Софи Марсо - Моя личная жизнь уравновешена, освещена моим сыном, Венсаном

Главная Софи Марсо в Варшаве Статьи

"Моя личная жизнь уравновешена, освещена моим сыном, Венсаном. Я чувствую, что он меня защищает. Мне кажется, что я нашла себя".

Пари Матч. После "Бума", "Дочери д'Артаньяна", "Храброго сердца" большая трагическая роль из русского репертуара: "Анна Каренина". Вы можете рассказать об этом?

Софи Марсо: Анна - это женщина из высшего русского общества XIX века. Женщина, которая не имеет никакого предрасположения к страсти, во всяком случае, не более, чем любая другая. Ее сдерживают место в обществе, воспитание, а также ценности, она ограничена в своей свободе мнением окружающих. Нет никакой причины, чтобы она подвергала опасности свою жизнь. И тем не менее, Анна влюбляется во Вронского, который соблазняет ее, она теряет всякую меру. Она теперь - сама любовь, как и любая женщина, которая любит.

П.М. Это значит?

С.М. Это значит, что даже материнский инстинкт отступает на второе место. Анна оставляет ребенка ради любви к мужчине. Это самая сильная из человеческих жертв. Это почти бесчеловечно. Она делает это. Разве может быть большее доказательство любви, и безумия, в моральном плане?

П.М. Странно слышать это от женщины, которая сама является матерью. И очень любящей матерью. Как вы смогли бы жить одной страстью, как Анна?

С.М. Не говорите глупостей… Вы ведь пишете, не так ли? Вы знаете, что автор задумывает персонажей настоящих, с точки зрения человеческой природы, но в то же время они не полностью реальны. Самые ужасные чувства могут возникнуть в воображении автора. То же самое и для актера. Он как бы надевает кожу другого человека, каким бы тот ни был. Актера интересует только естественность поведения. Поэтому он не подвергает опасности ни свою личную жизнь, ни свою собственную чувствительность. Он перевоплощается только на время роли. В это время он действительно является настоящим человеком. Это утомительно и захватывающе. Анна Каренина - это я, моя сущность, но также это все женщины. Все узнают себя в персонаже, который осмеливается на большую любовь. Он велик, но он сгорает. Он уничтожает. А что дальше?

П.М. Значит, эта роль оставила след в вашей душе?

С.М. Да. И этот след трудно будет стереть. Что-то от него останется у меня на всю жизнь. Эта роль истинна в любой момент. Роль, в которой, как ни странно, чувствуешь себя настоящей женщиной и ужасно человечной. Ты становишься непредсказуемой и опасной, даже для себя самой. Когда играешь эту роль, невозможно быть никем иным, кроме Анны. В этом и состоит преимущество литературных шедевров. Кинолитературе, то есть произведениям, которые пишутся для кино, не удается, за редкими исключениями, отразить мифы, неизменные черты человеческой души на протяжении эпох. А великий писатель может это сделать. Его произведениям суждена куда более длительная жизнь, чем какому-нибудь фильму. Вы скажете, что кино является еще слишком молодым жанром. Первым талантом Бернарда Роуза, постановщика фильма, является то, что ему хватило смелости изобразить Анну как современную женщину. Или как противовес современной женщине, влюбленной в идею эмансипации и в то же время менее свободной, чем Анна. Съемки прошли великолепно. Благодаря Толстому у меня не было ни малейшего разногласия с Бернардом Роузом относительно видения роли. Часто такая проблема возникает, когда режиссер не очень уверен, когда у него комплекс власти или он просто не знает. Если персонаж, роль не достаточно хорошо обрисованы, чтобы исключить возможность любого спора, то атмосфера на съемочной площадке может стать просто невыносимой. Фраза звучит не так? Поведение неестественно? Как убедить в этом кого-то, кто имеет другую точку зрения или кто хочет думать по-другому? У Толстого сила поведения неотразима. Ни актер, ни постановщик не могут ошибиться.

П.М. Во французской литературе не встречается таких же трагических персонажей?

С.М. Менее часто. Конечно, вы сейчас назовете мне "Мадам Бовари". Если говорить в общем, то французы слишком одержимы стилем, оформлением и построением предложения в ущерб трагедии. А трагедия, что это? Это человеческое противоречие. У женщины есть дети: она покидает мужа и семью, чтобы последовать за грубияном, который сводит ее с ума от любви и ревности и способен бросить ее, когда она больше не вдохновляет его. Русские более естественно переживают трагедию. Они живут в контакте с ней. Они любят ее. Безумие отдельного человека не поражает их. А французы – это хорошо воспитанные люди. Русские – это люди в полном смысле этого слова, они не боятся больших чувств, они единственные, кто придает интенсивность жизненному опыту на земле.

П.М. Какое красноречие! По-видимому, съемки прошли хорошо.

С.М. Да. Во-первых, благодаря Санкт-Петербургу. Это волшебный город. Там не желаешь быть посредственным. Ты там окружен великими призраками: Пушкин, Гоголь, и конечно Толстой. Хочется отдать все самое лучшее, что у тебя есть. Кажется, что мне это удалось. Единственное, о чем я жалею, так это то, что я не писала. Я была слишком одержима Анной. Я хотела отдать ей всю свою энергию.

П.М. Давайте поговорим о том, что вы пишете.

С.М. Я делала заметки. Увы, только заметки! Очень личные вещи. Воспоминания о поездке. Может, я и воспользуюсь ими однажды… Нужно медленное проникновение, чтобы письменно воссоздать прожитый опыт. Я записывала забавные фразы Венсана. Первый раз, когда он мне сказал: "Я тебя люблю". Это потрясающе, это маленькое человеческое существо, которое уже испытывает потребность говорить о своей любви.

П.М. Он был там?

С.М. Разумеется. Я никогда не расстаюсь с ним. Я не хочу быть актрисой, которая рожает ребенка только ради удовольствия иметь его и говорить о нем, а воспитывают его другие. Он очень поддерживает меня. Даже когда он ничего не говорит, я чувствую его влияние, а его веселье предостерегает меня. Вечером я рассказываю ему истории. Ему нужны истории. Я бы с удовольствием писала их для него, но у меня нет времени. Я импровизирую. Вчера это была история о жирафе и снежной маме, которую он отправился искать на небо. Мне ничто не мешает выдумывать, и по его настроению я строю продолжение истории. Он предугадывает. У него в голове есть собственные образы. В данный момент я чувствую себя более готовой писать стихи, чем прозу. Чтобы фиксировать цвета, состояния души, абстрактные вещи. И в то же время, поэзии мне недостаточно. Я люблю большие истории, большие романы. Могут ли в наше время родиться еще такие произведения, как Анна Каренина? Сегодня мы знаем гораздо больше. Мы используем компьютеры, летаем в космос. Но в то же время, мы не смотрим в глубь вещей. Нам не хватает духа одиночества. Каждый нуждается в мечте, воображении, фантазии, иначе мир будет слишком безнадежным. Достаточно посмотреть на детей. Венсан больше не может заснуть, если ему не рассказать историю перед сном.

П.М. Он засыпает от историй или от вашего голоса?

С.М. Нужно будет спросить об этом у него позже. По этому поводу я бы хотела сказать, что его умственная независимость меня приводит в изумление… нет, меня очаровывает и пугает. Ребенок – это существо в себе, со своим собственным миром, своей тайной, своими печалями. И одновременно он находится под воздействием своих родителей. Он рассчитывает на нас. Нужно быть чрезвычайно внимательным, чтобы не нарушить его доверие. Если он чувствует себя обманутым, он не всегда сможет об этом сказать, но от этого не становится легче. Вчера это открытие внезапно устрашило меня. Мне показалось, что я кругом неправа. Дать жизнь кому-то – это ужасно. Это не значит, что даешь счастье. Даешь и счастье, и горе, что является уделом каждого. Мне было тяжело от этой мысли. Мать не может дать своему ребенку иммунитет от его судьбы. И в то же время нужно верить в него, в ребенка. Я поняла это во время моей первой эхографии.

П.М. Почему?

С.М. Я увидела точку на экране, словно маленькую дрожащую звездочку, затерявшуюся в космосе. И это было у меня в животе, не больше булавочной головки. Что это было? Сердце. Врач приложим микрофон к моему животу, и я смогла услышать его. Ребенок начинается со звука его сердца. Это было поразительно. Словно маленькая дикая лошадка, бешеная скачка. 140 ударов в минуту! Мой сын уже был кем-то. Это уже была безудержная воля жить. Конечно, я поддерживаю идею аборта… но тогда я почувствовала себя совсем крошечной рядом с огромным вопросом, который превосходил меня, вопросом самой жизни. Это было необычайное ощущение – материнство. Одновременно ты носишь ребенка, и в то же время он окружает и несет тебя. Ты внутри и снаружи. Венсан зависит от меня, и одновременно я чувствую, что он защищает меня. Моя жизнь все та же, те же тревоги, те же занятия, те же стрессы, то же существование на скорости 200 км в час… и в то же время он здесь. Он дает истинное измерение событиям, которые не имеют такого уж большого значения.

П.М. Можно ли сказать, что вы находитесь сейчас в счастливом периоде своей жизни?

С.М. Да. Я занимаюсь делом, которое люблю. Мне кажется, что я нашла себя. Не то, чтобы я чувствовала себя потерянной раньше, но я жила то так, то эдак. Это был такой период. Теперь он закончился. Моя личная жизнь установилась. Сейчас она освещена Венсаном. Можно подвести черту, сказав, что я счастлива. Или, точнее, что я осознаю мимолетность счастья. Я не стала такой: я родилась такой. Может, это моя русская сторона. Я необычайно чувствительна к тому, насколько все преходяще. Именно поэтому я не хочу упускать ничего из хороших моментов, когда они есть. Я ощущаю жизнь скорее по этим моментам, чем по ходу времени.

П.М. Как проходит выход фильма на экраны?

С.М. Как всегда. Это раскрепощает. Это нервирует. Есть те, кто вас любит, и те, кто вас не любит. Это время, когда поднимается голос критиков.

П.М. Вам повезло в том, что вас любят французы. Пожалуй, любят больше всех…

С.М. Ах, если бы все французы были критиками! Проблема состоит в том, что твою работу судят, плохо ли, хорошо ли, люди, у которых не всегда есть время или желание понять, что вы хотели сделать, выразить.

П.М. Вы обижены на критику?

С.М. Я бы так не сказала. Проблема в большой чувствительности актера после того, как он отдал всего себя роли. Его эмоциональное равновесие после фильма уже не то, что прежде. Он боится, что его работа будет замарана чужим взглядом. Так что я немного нервничаю. В этих случаях улыбка Венсана очень успокаивает меня. Я была Анной Карениной: Вот я снова стала Софи Марсо. Это изматывающее перевоплощение. После каждой роли мне нелегко вновь стать самой собой, пока фильм находится под взглядами критиков.

П.М. А ваша популярность у публики, как вы ее объясняете? Вашей красотой?

С.М. Моей красотой! По моему мнению, людей трогает прежде всего искренность. Только искренность важна. При всех обстоятельствах я пытаюсь быть естественной и самой собой. Зрители чувствуют это стремление не обманывать их. Мы сразу устанавливаем почти семейный контакт. На улице людям кажется, что они знают меня. Это приятно, но немного утомляет.

Пари Матч 2506 (5 июня 1997 года)